былъ вырѣзанъ россйскiй гербъ съ полнымъ титуломъ. Перстень этотъ былъ поднесенъ въ Берлинѣ Петру Великому надворнымъ оберъ-комиссаромъ Лимпаномъ.
     Въ воспоминанiяхъ извѣстнаго боевого генерала Фадѣева, въ числѣ разсказовъ о бывшихъ въ Закавказьи начальниковъ, давно сошедшихъ со сцѣны, — приведенъ разсказъ объ одномъ по величинѣ весьма рѣдкомъ и по достоинствамъ не виданномъ изумрудѣ, который находился въ армянской патрiаршей ризницѣ въ Эчмiадзинѣ. Этотъ историческiй изумрудъ находился въ митрѣ; и составлялъ гордость патрiаршей ризницы.
     Одна высокопоставленная дама (?), плѣнившись митрой, обратилась съ просьбой къ эчмiадзинской администрацiи одолжить ей на короткое время митру, чтобы снять съ нея точный рисунокъ. Монахамъ крѣпко не понравилось это предложенiе; но, не смѣя противиться предержащей власти, они, скрѣпя сердце, отправили съ избранной довѣренной депутацiей свою драгоцѣнность въ Тифлисъ. Срисовыванiе продолжалось долго, многiе мѣсяцы, однако окончилось и митра возвращена въ Эчмiадзинъ; только вмѣсто дорогого изумруда оказалось самое обыкновенное дешевое зеленое стекло. Монахи застонали, заохали и охаютъ до сей поры, съ прискорбiемъ и поникшими главами разсказывая объ этой горестной метаморфозѣ, съ которой никакъ не могутъ свыкнуться и помириться, хотя болѣе имъ ничего не оставалось дѣлать, такъ какъ сила солому ломитъ. При самоуправномъ персидскомъ владычествѣ эриванскiе сардары, со всѣмъ своимъ азiатскимъ безцеремоннымъ отношенiемъ къ чужому имуществу, не посягнули на захватъ монастырской собственности; русской же дамѣ ея европейская цивилизацiя и высокое общественное положенiе нисколько не воспрепятствовали превзойти въ алчности персидскихъ сардаровъ.